Цитата сообщения ВЫШЕНЬ БАЛЬМОНТ: Знакомый и незнакомый "серебряный" маг

Коментируя Бальмонта, я невольно то и дела касался событий его биографии: равной по сумасбродству, богатству на события и авантюры не сыскать верно не то что у наших поэтов - в целом мире творцов прекрасного. Пожалуй, только Челлини может с ним в этом соперничать. Я уже писал здесь о его магической любви к Луне, а позже здесь о его колдовской любви к воде. Луна и вода навечно связаны тогкой магической нитью и он это знал. Когда он явился из своих феерических странствий... Я, впрочем выставлю тут его невероятную биографию, над которой в счастливом изнурении сил начал работать по старым записям перед самой смертью и не забрасываю сей работы после воскрешения, новой смерти и нового воскрешения вместе с Ним прямо под пасхальные колокола, до сего дня. А пока послушаем, что писали о нём Великие из Великой троицы "серебряных". Слово Брюсову.
"В течение десятилетия Бальмонт нераздельно царил над русской поэзией. Другие поэты или покорно следовали за ним, или, с большими усилиями, отстаивали свою самостоятельность от его подавляющего влияния". Так писал в 1906 году Валерий Брюсов, хлёстко и точно определив хронологические рамки апогея творчества Бальмонта вехами от 1895 до 1905 года. А так отозвался о нём и его Творчестве киммерийский маг здесь, а позже, до своего "разочарования" и волшебник потаённых смыслов здесь. Далее, в отличие от Брюсова, Блока, Андрея Белого Бальмонт писал в уже привычном для него, освоенном круге мотивов, мыслей и образов. "С каким миропониманием Бальмонт начал писать, с таким он и остался поныне". Это тоже Брюсов в одной из своих статей, полагая, что в 1911-1912 годах Бальмонт уже закончился. Ха! Жизнь показала, что великий Бальмонт, слава Богу, неисчерпаем: стоит назвать лишь книгу "Ясень" и "Сонеты солнца, меда и луны", которые я тут слегка коментировал и обязательно продолжу.
Из русских писателей, современников Бальмонта, наверное, только Бунин может в какой-то мере соперничать с ним в масштабности путешествий. Бальмонт пропустил только дебри Африки и Гималаи. Начало его путешествиям положила поездка в 1892 году в Скандинавию. В 1896 году вместе с Е. А. Андреевой он уже во Франции, потом - Западная Европа. Еще в 1897 году, из Парижа, он был приглашен в Англию, в Оксфорд, где прочёл блестящий цикл лекций о русской поэзии. А в январе 1912 года он пересек океан и в кругосветке завертелись Полинезия и Цейлон, Новая Зеландия и Мадагаскар, Австралия и Индия. Это при том, что до этого он побывал в США и Мексике. Вот письмо профессору Ф. Д. Батюшкову: "Я видел моря и океаны... и снова, сидя у окна в моем парижском домике, среди своих книг и цветов, я говорю: "Я рад, что я родился русским, и никем иным быть бы я не хотел. Люблю Россию. Ничего для меня нет прекраснее и священнее ее. Верю в нее - и жду". И этот мотив будет звучать у него целую жизнь! "Сердце здесь сжимается", "много слез в нашей красоте",- пишет он в 1915 году, попав после своих странствий на Оку, я тут писал об этом, в русские луга и поля, где "рожь в человеческий рост и выше". "Я люблю Россию и русских, - восторженно заявляет он в одной тогдашней статье. - О, мы, русские, не ценим себя! Мы не знаем, как мы снисходительны, терпеливы и деликатны. Я верю в Россию, я верю в самое светлое ее будущее". "Русские" стихи Бальмонта особой щемящей нотой входят в многоголосье его книг. Тут и весенняя "Зарождающаяся жизнь", и "Ковыль", и "Скифы", и историческое сказанье "В глухие дни". Щемящая и баюкающая русскую душу "Безглагольность" во все времена - визитная карточка его поэзии, его и мною любимое чудо. Вот оно.

БЕЗГЛАГОЛЬНОСТЬ

Есть в русской природе усталая нежность,
Безмолвная боль затаенной печали,
Безвыходность горя, безгласность, безбрежность,
Холодная высь, уходящие дали.

Приди на рассвете на склон косогора,-
Над зябкой рекою дымится прохлада,
Чернеет громада застывшего бора,
И сердцу так больно, и сердце не радо.

Недвижный камыш. Не трепещет осока.
Глубокая тишь. Безглагольность покоя.
Луга убегают далёко-далёко.
Во всем утомленье - глухое, немое.

Войди на закате, как в свежие волны,
В прохладную глушь деревенского сада,-
Деревья так сумрачно-странно-безмолвны,
И сердцу так грустно, и сердце не радо.

Как будто душа о желанном просила,
И сделали ей незаслуженно больно.
И сердце простило, но сердце застыло,
И плачет, и плачет, и плачет невольно.

Вот, вот же за что я так безмерно люблю этого баловня салонов тех времён. Огромное сердце его сумело вместить весь спектр любви, от яростной или трепетно-нежной любви к женщине, до вот этой пронзительной сыновьей любви к Руси. Как часто Русь одаривает тебя такой вот благодатью любви, которой дышит каждая былинка, листик, дуновение ветерка и ты наедине с ней вдруг обнимешь берёзку и задохнёшься такой невыплаканной любовью и нежностью, так задрожат вдруг предательски губы, помутнеет и расплывётся перспектива и ты поймёшь, что плачешь, плачешь...Чистый как новорожденный, долго ещё будешь ты щекой прижиматься к берёзке, судорожно всхлипывая и улыбаясь сквозь слёзы. Чистые ключи Руси и русской души...
А что же Бальмонт, разбудивший лучшее моей души? Уже кумир салонов, однажды тишком, в неясном даже себе безумном порыве удравший вместе с лесопромышленником Дигановым на Ловозеро в Гиперборею. А далее на яхте в шторм к Мотке и Сейдозеру. Об этом именно извиве его судьбы писал я выше. На той самой яхте, что крепко побил у Кириллова острова в августе 1918 года Рерих, так неудачно пытавшийся проникнуть отсюда в Шамбалу.
Но я - снова о Бальмонте, о котором не раз ещё напишу здесь: совершенно другим явился он гулевому Питеру после Лапландии и эти его полутона и мерцания среди строф появились именно тогда: я сразу узнал их! Чистые ключи Гипербореи...